Мятеж обреченных
Тема шекснинского восстания не нова. Ей 88 лет… Именно 1 декабря 1918 года в Шексне произошло массовое выступление крестьян против Советской власти и длилось оно четыре дня. За этот короткий срок было всё: бой на железнодорожной станции, обстрел нашего поселка с корабельных орудий, установленных на бронепоезде, захват мятежниками железнодорожного моста и формирование полков аж до 1 000 человек… Были расстрелы на месте участников заговора, невинные жертвы и даже сквозь слезы комичные ситуации.
Смутное лето 18-го…
Представьте себе наше село Никольское в те времена: храм у пруда, дома зажиточных купцов и их амбары неподалеку, избы сельчан и, самое главное, железнодорожная станция с водонапорной башней. Полгода назад в далеком Питере скинули царя, вместо него назначили какого-то Ленина. Непонятно, кто и зачем… Да, по большому счету, это мало кого и волновало. Жили своими заботами, далекими от питерских страстей: главное, чтобы хлеб народился, картошка наросла, скотина не болела. Хорошо бы ещё снова не забрали в армию только что вернувшегося с фронта сына (отца, брата, мужа), хорошо бы пивка на праздник наварить да статную девку Настю из соседней деревни «закадрить». Газет не читали. Их курили. В партию не вступали, но агитаторов слушали. А что, пусть побалакают… Несмотря на такую сонную безмятежность, в каждой деревне и в каждой избе была одна загвоздка, про которую говорили и шёпотом и вслух. А загвоздка простая: станут большевики отбирать хлеб или не станут, отберут лошадей на фронт или не отберут. Если станут, то как спрятать свое родное добро так, чтобы не отдать его даром каким-то большевикам.
Сама по себе Советская власть в этот период большой силы не представляла. Создавались мелкие партячейки, перед которыми ставились простые задачи: учет мужиков и парней призывного возраста, изъятие по деревням привезенного с фронта оружия и… агитация, агитация, агитация.
Само отношение населения к новому руководству тоже любовью пропитано не было. Вот, в частности, что было записано в решении волостного схода в нашем Браткове: «Собрание признает власть Советов, но не такую, какая сейчас. Сейчас власть не народа, а какой-то кучки». Далее, если прочитать статью В.А. Саблина «Шекснинское восстание 1918 года», можно узнать, что братковское общество просто отказалось помогать фронту.
Насколько крепки были эти партячейки или «кучки», можно судить на примере Чуровской волости. Там по весне 1918 года местные мужики самосудом убили некоего Чернова. Чем не угодил этот Чернов мужикам, сказать точно не берусь, но один шекснинский коммунист П.П. Сахаров в своих воспоминаниях пишет, что был он просто вором. Так вот, в августе, через пару-тройку месяцев, в Чуровское из Питера на поезде приехала банда из двадцати человек во главе с братом этого Чернова, по кличке Има. Экипирована шпана была выше всяких похвал: все в шикарных матросских костюмах, с винтовками, пистолетами, палашами. Узнав о расправе над братом, этот Има построил всю Чуровскую волость так, как хотел. Объявил себя карательным отрядом ЧК, забрал под свой контроль всё, что можно было контролировать, включая почту и телеграф, а местным коммунистам просто запретил выходить на улицу из избы. Только после того, как удалось какими-то тайными тропами передать записку в Череповец, банду Имы повязала уже настоящая череповецкая ЧК. Вот и вся власть по тем временам…
Чего, с хлебушком-то…
От него Советская власть не отказалась. Отбирать начали уже в момент уборки. Как это делалось, очень хорошо, во всех подробностях, описано в воспоминаниях молодого красноармейца А.Н. Суворова. Характерная цитата: «И вот в августе 1918 года нас четыре красноармейца с аршинными мандатами, вооруженных каждый винтовкой, шашкой, револьвером системы «наган» и ручной гранатой, отправились во вторую и первую Петриневские волости» (соседние с нашим районом – прим. С.М.) Всем понятно, что четыре красноармейца, даже с «аршинными мандатами», много хлеба бы не отняли. Но… Но расчет у тех, кто их послал, был точным: неимущая беднота охотно помогала им. А чего бы не помочь, покуда своего хлеба нет, а, следовательно, никто ничего и не отберет.
Хотя поначалу тоже все шло не совсем уж и гладко… Вот как А.Н. Суворов описывает первую свою встречу в первой же деревне с местным активистом. Подчеркиваю: активистом: «Решил собрать членов волисполкома и обсудить вопрос о заготовке хлеба. Но, к сожалению, заседание не состоялось. Я разгорячился и стал требовать от Устимова немедленно приступить к изъятию хлеба у богатеев. Устимов молча открыл свой стол, достал и подал мне список на богатеев и… сам ушел домой. Я растерялся…».
Зря растерялся красноармеец Суворов. У него на руках была четкая инструкция, составленная, надо сказать, людьми не глупыми. Согласно этой бумаге, если крестьянин не сдавал хлеб сам, то весь НАЙДЕННЫЙ у него запас … изымался бесплатно в пользу государства. Весь и бесплатно! Усвоив железную логику такого грабежа и мобилизовав деревенский пролетариат на стукачество, одна такая бригада всего лишь из четырех человек очень даже ловко умудрилась «огулять» обе вверенные им волости. Осечка вышла лишь в одной очень зажиточной деревне Лаптево. Мужики толпой навалились на «заготовителей», причем, участвовали даже бабы. Первый винтовочный залп был дан в воздух. Не помогло. Второй раз стреляли по толпе. Троих местных ранили, одного убили. Четко усвоив, что в этой деревне хлебом делиться, вроде, не собираются, А.Н. Суворов счел за благо уйти с винтовками наперевес…
До начала восстания в соседней Шексне оставался один день.
Воевать или отдавать?
Прослышав про такую заботу большевиков о закромах родины, шекснинские мужики потихоньку начали чесать в затылке. Хлеба было жалко. Очень жалко. Впереди была зима. Что учудит новая власть, было никому неведомо, а перспектива остаться с пустым амбаром становилась всё конкретнее с каждым днем. Кроме того, волостные военкоматы (по-теперешнему говоря, – сельсоветские) очень активно вели учет крестьян сразу по нескольким призывным возрастам и выгребали из деревень привезенное с фронта оружие. К чему бы это?
Ответить на этот вопрос помогли бывшие офицеры царской армии, коих по деревням нашего района в тот момент скопилось немало. Просто и доходчиво, без лишней политической трескотни они объяснили публике: ребята, вас просто разувают и разоружают. Когда лишитесь хлеба и ствола под полой, то останется одна дорога – на фронт, защищать молодую, но наглую, республику. Плюс ко всему, офицеры, как хорошо сплоченный и грамотный коллектив, имевший между собой налаженную связь по всему Северо-Западу, четко помнили поставленную задачу: надо блокировать движение поездов по железной дороге между Питером и Вологдой и тем самым ухудшить положение большевиков на Северном фронте. Словом, интересы совпали. Стороны договорились. Было решено большевиков в районе разогнать.
Чуровские старания
Когда начинается разговор про «шекснинское восстание», то эта формулировка не совсем верна. По сути, всё восстание было подготовлено, реализовано и управлялось из нашего села Чуровского. Чтобы понять причину этого, надо знать, что представляло из себя это село в те годы… Не стыдно вспомнить.
Село было крупным торговым центром. Зимой туда приезжали белозерские рыбаки со снетком, который был даже предметом экспорта. Не в диковинку было встретить даже финских рыбаков. Летом целые торговые ряды занимали торговцы иконами из Владимира и Подмосковья. Местные купцы процветали. В любой деревне, где было больше 30 (!!!) дворов, обязательно была своя лавка. Рядом с церквами торговали и вовсе гильдейские купцы: Репины, Куликовы – в Никольском, Ряхины и Сальниковы - непосредственно в Чуровском, Бороничевы и Соколовские - в Чаромском. Но во время ярмарок они все собирались только в одном месте – в Чуровском. Само село со стороны Лисьей горы начиналось торговыми рядами: рубленные лавки по 15-20 в ряд, а рядов было четыре. Дороги, проходившие между рядами, стекались на одну площадь, где торговали просто крестьяне, кто чем мог. В селе были почта, телеграф, телефон и двухклассное училище. Местный храм на свои доходы содержал дом для старушек и детей-сирот. Не хочется ёрничать, но, между прочим, кое-что от этого осталось и до сих пор. М-да…
В восемнадцатом году партячейка в Чуровском насчитывала… двух человек. Что-то не пёр народ в партию в этом зажиточном селе, и была даже проблема принять желающего. Для этого требовалось как минимум три человека. При такой маломощной команде не могло быть и речи, чтобы всерьез начать изъятие оружие у населения. А оружия в Чуровском было просто море! Процитирую снова воспоминания П.П. Сахарова: «В каждой чуровской деревне можно было найти по несколько боевых винтовок всевозможных систем, а пистолетов было бессчетное количество. У нас были сведения, что кое у кого из кулаков были припрятаны даже пулеметы. Каждый молодой парень считал для себя делом чести и личного геройства всегда иметь в кармане заряженный пистолет. Часто на молодежных гуляньях стоило только двум парням задраться, начиналась такая перестрелка, что было похоже, будто в деревне открылся участок фронта, стреляли все участвующие в гулянье. Убийство стало обычным явлением… Так, в деревне Высоково Чаромской волости было совершено разбойное нападение на дом старика Степана Ковина. Его жена была убита, а сам старик получил тяжелые ранения…». Что и говорить, веселое было село, да и деньки наступали нескучные…
Пора!
Восстание началось в ночь на 1 декабря. Первые же часы активных действий показали, что организовано оно было четко и по-военному. Одновременно поднялись несколько волостей, причем, не только в нашем районе (для простоты восприятия я иногда буду использовать современную терминологию – прим. С.М.), но в Вологодском и Череповецком. По официальным источникам, у нас в Шексне повстанцами руководили полковники бывшей царской армии Иванов, Колчановский, штабс-капитан Соколов, подпоручик Шерстнев, сыновья крупной череповецкой купчихи Белоликовой, бывший полицейский Цветков из деревни Екимовское (ныне Никольское поселение нашего района), фельдфебель Смирнов и стражник Чистоткин из соседней деревни Потеряево, купцы братья Лохичевы , Железнев, Шурыгин из самой Шексны. Деталь: в момент восстания офицеры были одеты строго по форме с золотыми погонами и пытались держать военный порядок.
Во все волисполкомы (позже их стали называть сельсоветами) повстанцы разом направили мужиков с четко поставленной задачей: задержать большевиков, изъять и уничтожить все учетные документы, забрать, где оно есть, оружие. Приказа о расстрелах отдано не было, и восставшие четко этому следовали. Пресекались любые попытки самосуда. О тщательно разработанном плане восстания говорят еще несколько фактов: в Чуровском появился обоз с перевязочным материалом, а, к великому изумлению активистов от новой власти, многие члены волисполкомов, имевшие статус “сочувствующих” и входившие в правления волостями, сразу же вошли в штаб восстания. Было ясно, что эти люди были изначально направлены в волисполкомы исключительно с одной целью – оперативной работы. Для примера можно привести такой факт: в самом Чуровском некий военрук военкомата (вот должность!) Чистов (возможно, Чистоткин), который собирал оружие у населения, оказался в штабе восстания. В результате собранные им накануне больше сотни винтовок и пара пулеметов были просто любезно переданы для нужд восстания.
Было ли оказано сопротивление восставшим? Практически никакого… Основная часть работников волисполкомов озаботилась только одним: как можно быстрее лично добраться до Череповца и доложить о случившемся. Проще сказать, рванули активисты из деревень под благовидным предлогом.
О размахе и организации поднятого шекснинского мятежа говорит одна очень интересная телеграмма.
“2 ч. 10 мин. Командарму VI. Вне очереди. Оперативная. Секретно.
Срочно донесите, какие Вами приняты меры для подавления мятежа на ст. Шексна. Требуем самых энергичных и крутых мер.
2 декабря 1918 г.
Командующий Севфронтом Генштаба Доможиров, член Реввоенсовета Пятницкий”.
Стоит обратить внимание читателей: восстание началось ночью 1 декабря, а уже через сутки большевистское командование Северным фронтом “задергалось” и затребовало “крутых мер” для подавления. Удивительного тут ничего нет: мужики перекрыли железную дорогу!
Первый бой на нашем вокзале…
Восстание разрасталось. В каждой волости нашего района оно проходило по-своему, но центральные события, конечно же, развернулись на станции Шексна.
Подпоручик Шерстнев, а именно он был главной фигурой в чуровском штабе, свои обязательства перед мужиками выполнил сразу и сполна. Учетные документы на призывников и списки “приговоренных к грабежу” были уничтожены в одночасье. Теперь надо было решать основной вопрос: блокировать железную дорогу. Поскольку телеграф на станции пока работал исправно, то, само собой, о шекснинском мятеже в Вологде узнали быстро. Под утро 1 декабря со стороны областной столицы к станции подошел паровоз с несколькими платформами. Это прибыл отряд комиссара Васильева для усмирения бунта. Станция была пуста. Никого.
Здесь необходимо пояснить, что раньше железная дорога проходила не там, где сейчас. Поезда при выходе со станции в сторону Череповца шли, грубо говоря, по нынешнему автомобильному мосту через реку Шексна, а потом рельсы проходили между самой деревней Нифантово и правым берегом. Так вот, когда Васильев не узрел достойного противника на станции, он направил паровоз к Нифантову. Там ему попались под руку человек 15 мужиков из деревень Гари, Кочино, Тарканово, которые законопослушно шли в Шекснинский военкомат на учебу и про восстание, похоже, вообще еще ничего не знали. Пока Васильев разбирался, кто они такие, с этого берега реки к нему перешел политический комиссар Шекснинского военкомата А.П. Веселов. Вот этот замполит (кстати сказать, перед этим до 19 лет певший в церковном хоре нашего Казанского храма) и доложил “обстановочку”. Состав с красноармейцами вернулся на станцию, выгрузился и попытался погонять по селу вооруженную толпу. Дело дошло даже до стрельбы, но местные решили не связываться и организованно ушли через Углу в сторону нынешней деревни Прогресс (ранее - Поповка). Путной драки не вышло, и комиссар Васильев увел свой отряд (человек 70) снова на станцию. И вот тут начинается непонятная история…
Во всех воспоминаниях коммунистов именно этот эпизод описывается либо кратко и невнятно, либо обозначается парой слов “произошел бой”, либо вообще умалчивается. Я же воспроизведу его так, как мне довелось услышать в пересказе от старожилов нашего поселка, которые сами очевидцами произошедшего быть, конечно же, не могли…
Комиссар сначала построил свой отряд на перроне. Потом, и этому есть все основания верить, он просто отпустил бойцов в здание нашего вокзала погреться, а сам остался на перроне разбираться с несколькими задержанными, и тут же на перроне остались два пулемета. Как только отряд ушел в здание, сидевшие в засаде чуровские повстанцы толпой вышли из барбачевских кустов, окружили вокзал и сказали комиссару: “Здрасьте!”… Рядом с пулеметами оказался горячий китайский (откуда взяли-то хоть?!!) пулеметчик, который попытался развернуть станок в сторону повстанцев, но не успел. Его просто зарубили обычной лопатой. “Заступом захвостнули”, как говорят в деревне…
Этот факт, кстати, полностью находит подтверждение и в исторических источниках. Также доподлинно известно, что сам комиссар Васильев, видя такой расклад, бросил свой отряд, с одним наганом успел запрыгнуть в паровоз и под плотным винтовочным огнем, разрезав стрелку, ушел в сторону Череповца. На этом шутки кончились. Мужики начали разбирать пути и валить телеграфные столбы…
Замечу для читателей: всё, что описано в этой главке, проходило на нашем шекснинском вокзале, который был построен в 1905 и стоит ДО СИХ ПОР. Также мне удалось найти в одном из воспоминаний такие строки. Не могу удержаться, чтобы не процитировать: “По левой стороне дороги от самого железнодорожного моста… мимо станции Шексна просматривалась низина шириной 2-3 километра, покрытая низкорослым ельником, называемая Барбач… Барбач в те годы пользовался дурной славой. Ночью пассажиры, идущие на станцию или со станции, не рисковали в одиночку пересекать ее – можно было остаться без багажа в лучшем случае…” М-да, сколько лет прошло, а Барбач всё такой же!
Шексна сдалась…
После того, как комиссар Васильев умчался на паровозе в Череповец за подмогой, реально противодействующей мятежникам силы не осталось. Более того, ушедший из-под огня в Шексне паровоз далеко не уехал. Его обстреливали по всему пути следования из деревень, расположенных рядом с железной дорогой. Особенно мощная вооруженная группировка была расположена в деревне Курово (за Нифантовым). В конце концов, недалеко от станции Шеломово состав нарвался на такой шквальный огонь, что слетел с рельс и опрокинулся. Командиру отряда удалось скрыться, кочегар был убит, а машинист ранен.
Тем временем, на станции Шексна повстанцы забрали путейский инструмент и демонтировали пути. Из Вологды в Шексну еще успел дозвониться начальник железнодорожного Губчека Я.М. Брук. Цитирую этот разговор по его воспоминаниям: “Кто говорит и что происходит на станции?”. Отвечают: “Говорит представитель народа. Мы захватили станцию. Мы здесь хозяева!..”. По всему видно, Якова Михайловича просто послали подальше. Яков Михайлович обиделся. Срочно стали готовить к отправке в Шексну мощный бронепоезд “Степан Разин”.
На тот момент не сломленной осталась только охрана железнодорожного моста через реку Шексна. Взять мост было поручено буйной головушке из местных, некоему Корчагину. Об этом можно поговорить подробнее…
Корчагин, да не Павка…
Во все времена в деревнях были такие люди: заводные, буйные, обязательные участники всех драк и хулиганств. Родом Корчагин из деревни Палшма, а после женитьбы жил в Лукинках. По трезвости это был нормальный мужик, возглавлял даже комитет бедноты, поскольку еще раньше служил матросом. Восстание Корчагин встретил в “уматенюшку” пьяным. И когда ему прискакавшие чуровские гонцы предложили присоединиться к общему делу, он охотно согласился. Помните бедолагу китайца-пулеметчика, которого зашибли лопатой на перроне нашего вокзала? Так вот многие коммунисты приписывают этот подвиг Корчагину. И, вроде, не врут.
Корчагин и еще несколько человек выдвинулись к мосту по приказу штабс-капитана Соколова. Похоже, лопатой Корчагин владел в совершенстве. Именно ею он убил первого часового и ворвался в караульное помещение мостовой охраны. Дальше последовал один выстрел в потолок, красноармейцы сдались, а Корчагин завладел пирамидами винтовок и парой пулеметов. Часовые, которые стояли на постах, тоже не оказали сопротивления и сдались. Их всех задержали и заперли в сеновале.
Через несколько часов, когда работники волостного управления и военкомата стали уходить из поселка по едва застывшей реке в Нифантово, по ним уже стреляли с моста из пулемета. Спаслись они только за счет наступающих сумерек, да и Корчагин, по всей видимости, был еще изрядно пьян. Потому что на второй день, “придя в сознание”, он ушел от восставших и скрылся.
После подавления восстания его долго искали и, в конце концов, нашли весной следующего года, когда он попытался тайком выехать в поле на посевную. При попытке задержания так просто не сдался, заперся в амбаре и долго отстреливался. Арестовали его только после того, как ранили. Судили. Простили. Отправили служить в Красную Армию, придя из которой на побывку, он погиб в пьяной деревенской драке… Вот такие были люди.
Чуровское контрреволюционное гнездо…
Вернемся к началу восстания и посмотрим, как оно началось в самом Чуровском… Следует уточнить, что до революции как таковой Чуровской волости не было, а была волость Починковская. Волостное управление располагалось в деревне Починок, в двух верстах от Чуровского, в специально отстроенном казной здании.
После революции партячейка и волостной военкомат находились в самом селе - в пятистенке бывшего церковного батюшки Н. Соколова, а волисполком остался по старому адресу - в Починке.
В тут ночь в военкомате, то есть в Чуровском, дежурил военком Никита Андреевич Макаров. До двенадцати часов ночи он с местной партячейкой паковал отобранное у населения оружие и составлял списки призывников, которых в ближайшие дни надо было призвать и отправить в Череповец. Когда все разошлись по домам, Макаров по-хозяйски ободрал со стен еловый лапник, которым украшали избу месяц назад при праздновании первой годовщины Октября, и протопил им печку. Тут всё и началось…
Цитирую: “Вдруг в парадную дверь с крыльца раздался громкий стук. Кто-то явно пытался вломиться в военкомат. Макаров поставил на боевой взвод свой браунинг и, выйдя в сени, спросил: “Кто там ломится? Что надо?” В ответ раздалась неистовая матерщина и многоголосые злобные выкрики: “Открывай подобру, большевистская сволочь!”
К чести военкома надо сказать, что он не струсил, да и в дальнейшем вел себя крайне достойно. Для начала Макаров тщательно запер все двери в доме и сразу же сжег в печи все бумаги. Потом лег на теплую лежанку и стал спокойно ждать, пока восставшие выломают дверь. Добротный дом был у чуровского батюшки! Минут сорок потребовалось, чтобы прорваться в “залу”. Во главе толпы был уже упоминавшийся поручик Шерстнев, родом из деревни Царево Ягановской волости (Череповецкий район).
Кратко допросив Макарова и поняв, что с этого мужика “взятки гладки”, он пригрозил ему расстрелом и велел запереть в рубленую кладовку. Сам же приступил к обустройству штаба.
В то же время весть о восстании донеслась до первого предводителя местных комсомольцев, 18-летнего Паши Сахарова. “Комсомолят” было аж четверо. Паша понял, что надо бежать, но куда, он еще точно не решил. Поскольку по Чуровскому уже ездили верховые с оружием, он рванул в деревню Гологузка. Там жил первый человек в волисполкоме - Иван Васильевич Васильев. Васильев уже надевал сапоги, когда комсомольский лидер добежал до его дома. Встретились. Посовещались. Решили пробраться в Починок и узнать, что происходит в волисполкоме. Там нашли только сторожа, который и поведал: “А члены исполкома, что ночевали здесь, в окно повыскакивали и разбежались неизвестно куда…”
Шутка активиста Васильева
А иначе его дальнейшие действия назвать трудно. Он предложил Павлику… сходить на разведку в Чуровское. Надо знать, что этот Сахаров весь 1918-ый год занимался тремя вещами: агитировал по домам за Советскую власть, помогал изымать и перераспределять земли и плюс ко всему составлял всевозможные списки. Послать его на разведку в самое пекло восстания, это все равно, что заставить Штирлица сплясать перед Борманом “русского”. Но Павлик пошел, а сам Васильев стал огородами обходить село, чтобы попасть в местный приют для старушек и сирот, где решил спрятаться.
Само собой, Пашу Сахарова повязали сразу же… Его тут же ухватил брат уже упоминавшегося бандита Имы, некто Петька Курок из деревни Игумново. Слегка побили. Постращали. Спросили, где документы и … заперли в ту же кладовку, где уже сидел военком Никита Макаров. Спустя годы, когда Павлик стал уже П.П. Сахаровым, он честно признался, что помирать ему совсем не хотелось, и причитал он по этому поводу изрядно. Макаров же, когда к нему кинули соседа, спокойно дрых на сене и, проснувшись от воплей комсомольца, сказал: “… Ничего не будет… Ложись спать!” и сам завалился на другой бок.
“Шутник” Васильев добрался до Чуровской богадельни, но был схвачен. Его заперли в другой избе, приставили двух дедов с берданками и, кажется, вообще про него забыли. А кому он был нужен, когда настало время формировать полки!
“Под ружжо!..”
Масштабы восстания впечатляют. Коммунисты, наблюдавшие из окна кладовки за происходящим на базарной площади, прикинули, что даже утром в первый день восстания поручик Шерстнев располагал тысячной толпой, из которой под руководством бывших унтер-офицеров был сформирован первый отряд примерно из 60 человек. Их отправили на станцию Шексна и расквартировали в ближайших деревнях Лютчик и Пестово.
Беда штаба восстания заключалась в том, что крестьяне, как только узнавали, что волисполком благополучно разгромлен и все “страшные” списки уничтожены, разом теряли интерес. Чисто наша, русская, психология: своя рубаха ближе к телу… Тем не менее, к вечеру Шерстнев и помогавшие ему сотоварищи сумели переломить ситуацию. Цитирую: “А в Чуровском народу опять прибывает и прибывает. Конные нарочные гонят из деревень мужиков… Прибывают довольно крупные отряды… из Ягановской и Чаромской волостей. Причем, эти отряды были из более надежных для штаба сил, с большой прослойкой кулацких элементов, сознательно идущих на антисоветское восстание… Те крестьяне, которых силком заставляли идти в Чуровское, потихоньку отставали… До Чуровского же дошли те, которые были намерены драться с советской властью до победы”.
Между прочим, таковых к вечеру набралось (по оценкам всё тех же наблюдателей из кладовки) около двух тысяч! Это была реальная сила.
А бунт-то был весьма демократичным!
Об этом невольно задумываешься, когда читаешь материалы о восстании, дошедшие до наших дней. Стоит обратить внимание, что НИ ОДИН из активистов, попавших в руки бунтарей, не был расстрелян.
Приведу такой факт. Из Чаромской волости вышел полк численностью около 1 000 человек. На полпути, в деревне Окоёмово, он остановился на привал около школы. К ним в форме вышел прапорщик бывшей царской армии, полный Георгиевский кавалер (“полный бант”) Александр Веселов и его друг Осип Белов. Как ни странно, но они стали отговаривать мужиков идти на восстание. Причем, “политику не разводили”, а просто предупредили, что коммунисты церемониться не будут и, скорее всего, удар будет нанесен по всем без разбора. Так оно впоследствии и вышло… Большая часть народа разошлась, а оставшееся меньшинство всё равно ушло в Чуровское.
В самом селе на митинге около дома священника, то есть в самом эпицентре мятежа, тоже происходили весьма необычные вещи. В частности, перед мужиками выступил и долго говорил учитель Крутецкой школы Илья Платонович Медведев. Он прямо и откровенно призывал разойтись всех по домам и не принимать участия в восстании. И это на глазах Шерстнева! Учителя никто не тронул. Из восставших. Его расстреляли по приказу одного череповецкого комиссара уже после ликвидации восстания. Когда первый отряд красноармейцев пришел в село, то его командир отловил какого-то мужичка, как пишут про него, “неграмотного и слаборазвитого человека”. Когда этого “неграмотного и слаборазвитого” спросили, кто выступал на митинге больше всего, он и указал на учителя. Вопрос решен был моментально, – Илью Платоновича просто поставили к стенке и расстреляли прямо у крыльца военкомата.
Не менее показательна история “еще одного Васильева”. Людей с такой фамилией было замешано в мятеже несколько, причем, с обеих сторон, поэтому легко запутаться. Сейчас речь идет об уроженце деревни Гологузка, на момент восстания служившего на стороне “красных” в Череповце. Когда началась заваруха, его откомандировали одного (!!!) в родные места с целью проведения агитации. Васильев добрался до Чуровской волости, обнаружил, что в его доме был обыск, тем не менее, пришел на митинг. Когда выступавшие перед толпой поручик Шерстнев, а также бывший офицер царской армии В. Аникин и бывший чиновник И. Смирнов сообщили народу, что в Питере власть Советов пала, а Ленин убит и сварен в смоле, то Васильев “от имени своих односельчан” попросил слова и опроверг эти слухи. Далее цитирую самого Васильева: “… Сзади меня ударили по голове, и я упал”. По всей видимости, народу всё-таки хотелось верить в лучшее … И хотя Васильеву вынесли смертный приговор, он благополучно просидел запертым в подвали трое суток и был освобожден первым же подошедшим красноармейским отрядом.
А тем временем в кладовке…
Макаров со своим юным другом Пашкой Сахаровым волею судьбы оказались запертыми не просто в кладовке а, по сути, в самом штабе восставших. Они прекрасно видели, что происходит на улице, и слышали всё, о чем говорят зачинщики восстания. По их словам, поручик Шерстнев и его команда рассматривали три варианта: удерживать станцию Шексна под контролем и разоружать прибывающие воинские части сразу на выходе из вагонов или же с парой тысяч человек выдвинуться прямо на Череповец и взять его под свой контроль. Третий вариант, имевший менее всего сторонников, был следующий: укрепляться в самом селе и поднимать восстание вплоть до Кирилловского района. Как уже говорилось выше, Шерстнев убедил все силы бросить на Шексну. Насколько это было оправдано, обсудим позже, а сейчас скажу, как освободились пленники.
Честно говоря, они и сами этого не знают… Кто-то ночью открыл дверь, и они просто сбежали. Была погоня. Хотели перейти речку Чуровку у Деревнищ по мосту, но не успели, поэтому перешли этот разлившийся ручей у Игумнова. Макаров, подтянув штаны, сразу направился скрываться к своей зазнобе - будущей жене - в Рублево (нашел ведь место!), а Паша рванул домой на Лысково. Там у друга разжился едой и тулупом. Остатки восстания пересидел на гумне. Цитирую: “Глубоко закопавшись в свежее душистое сено и завернувшись с головой в теплый овчинный тулуп,.. через час уже спали спокойным, беззаботным сном. Теперь нас не касались никакие восстания…” Эх комсомол, комсомол… А как же быть с мировой революцией?
“Шутник” Васильев спокойно провел время в компании стороживших его двух дедов, поговорил с ними за жизнь и, когда старики разошлись по домам, ушел и он…
Похождения комиссара Пока
Чебсарский край вместе с примыкающей братковской стороной от восстания не отстал. Была налажена четкая связь нарочными с Чуровским, также совершенно однотипно были перевернуты вверх дном все опорные пункты новой власти и уничтожены все бумаги. Причем, надо отметить, что местные не только взяли под контроль свои территории, но и помогли чуровскому штабу вооружением и живой силой. Как я уже говорил ранее, еще до восстания братковское население весьма недвусмысленно выразилось в отношении Советов и отказалось помогать фронту… На второй день волнений из Вологды подошел бронепоезд «Степан Разин», обещанный комиссаром Я.М. Бруком. По Чебсаре было дано несколько холостых выстрелов, этим и ограничились.
За день до этого в Чебсару прибыл отряд некоего комиссара Пока, который, по сути дела, первым столкнулся с мятежниками и попытался им противостоять. Как это получилось у коммуниста Пока, надо рассказывать отдельно…
Ни в одном из официально опубликованных документов фамилия Пока не упоминается. Как и не было его вовсе… Официальная идеология коммунистов не могла себе позволить рассказать всю правду про этого человека, поэтому все скользкие моменты по Чебсаре, а особенно по Браткову, обходятся с филигранной точностью партийных словоблудов. Тем не менее, существует реальное уголовное дело Ревтрибунала по обвинению этого человека в противоправных действиях, которое мне довелось прочитать, как говорится, от корки до корки…
Прибыв в Чебсару, товарищ Пок начал … с грабежа. Для начала он в три часа ночи явился к казначею Чебсарского общества потребителей и первым делом «учинил спрос, где деньги». Казначеем в то время был Виктор Павлович Солодунов, и именно у него Пок сразу же забрал 22 000 рублей. Потом произвел обыск, в результате которого Чебсарское потребительское общество разом лишилось (здесь и далее в цитатах сохранена орфография и пунктуация оригинала - прим. С.М.): «сатину синяго – 10 аршин, сатину сераго – 10 аршин, ластику – 14 аршин, ластику полосатого – 10 аршин, батисту – 7 аршин, помазею сераго гладкаго – 4 аршина, ситцу сераго – 8 аршин, гарусной зеленой материи – 5 аршин, простой чечуни – 4 аршина т.д.». Список одной только материи состоит из 28 пунктов и завершается строкой «шкурка енота, подкрашенная в черный цвет». Пораскинув мозгами и шмотками по полу, товарищ Пок в довершение к этому изъял кнопки, пуговицы, шнурки, носки, нитки для вязания и резинки для трусов, перчатки, дамские гребни (6 штук) и 4 фунта чаю. И поскольку уходить ему явно не хотелось из столь благодатного местечка, он еще «под угрозой оружия» заставил В.П. Солодунова продать две лисьи шкурки и выдать бумагу, что деньги он за них уплатил. О как! На прощание Пок накинул на себя хозяйскую бурку и удалился. Бурку после восстания вернул – не понравилась… В п
уже лет 10, как не было и операционной). Начал оперировать. Вторник и пятница – плановые операции. По три-четыре операции в день, в зависимости от сложности. В другие дни врач принимал амбулаторных больных. А ещё успевал заниматься ремонтом здания бывшего эвакогоспиталя: туда перемещалась амбулатория, а на ее место – после перепланировки – родильное и гинекологическое отделения. 
Бои за Смоленск шли более двух недель, измотали и ослабили ударные силы врага, задержали его на длительное время. Однако в конце июля противник взял город в кольцо. Армия получила приказ оставить Смоленск. С большими потерями части 16 армии прорвали кольцо окружения и заняли новую линию обороны. Когда в октябре 1941 года сразу четыре наши армии оказались в окружении под Вязьмой, генералу Лукину приказали возглавить окруженную группировку, отвлекающую значительные силы противника от удара на Москву. 14 октября М.Ф. Лукин был тяжело ранен и попал в плен. Начался его долгий и мучительный путь по концлагерям.
большой и многолюдной. Сейчас в ней проживают всего двенадцать человек. «Костяк» деревни - восемь пенсионеров: семь старушек и дед Поликарп Иванович Рогулин. Деду Поликарпу – 79 лет, а войну он встретил десятилетним мальчиком. Один майский день 1942 года он запомнил очень хорошо:
(обувь для передвижения по болоту), надувные лодки и матрасы, два пистолета «Браунинг», пулемёт МГ-81 без ствола, кобуру, два парашюта с паспортами, большое количество винтовочных патронов, пули без следов прохода по стволу, пилотку, фонарики-жучки, личные вещи летчиков: портсигар, перстень с бриллиантами, обручальное кольцо, наручные часы, запонку. 
В военное время распространение слухов о тяжелом положении на фронтах расценивалось как пораженческая пропаганда и контрреволюционная агитация.
Неужели П.И. Рогулин – единственный свидетель гибели самолета? Логично поискать информацию об этом событии в газете «Ударная бригада» - печатном органе Чебсарского райкома ВКП (б) и районного Совета депутатов трудящихся. Перелистывая пожелтевшие страницы районной газеты, убеждаешься: военная агитация в годы войны была организована «по высшему пилотажу». 
Учредители: АМУ «Редакция газеты «Звезда»,