Пять лет назад ушла из жизни С.К. Быстрова, основательница Шекснинского народного театра, заслуженный работник культуры Российской Федерации, педагог, режиссер и… писатель!
Реклама
Реклама
Еще один талант Софьи Константиновны Быстровой
16.12.2010
5990
В этой статье я хотел бы рассказать о Софье Константиновне Быстровой не как о режиссере, а как о писателе. Многие, может быть, даже не знают о том, насколько разнообразны были таланты Софьи Константиновны. Театр – это, конечно, главная, основная часть ее жизни и творчества. Но ведь она еще и художник, и поэт, и писатель.
Весной этого года В.В. Кукса поставила с ребятами из «Чебурашки» спектакль о Тане Савичевой «Жила-была девочка». Да, да, Таня Савичева – это как раз та девочка, что вела дневник в блокадном Ленинграде, записывала смерти своих родных. Дневник этот позже был свидетелем на Нюрнбергском процессе.
Так вот, пьеса эта (вернее, театрализованная композиция) была написана к 60-летию Победы в 2005 году Софьей Константиновной Быстровой.
Знаток литературы помнит, что драма считалась высшим родом изящной словесности от Античности вплоть до XIX века (еще Белинский говорит об этом в статье «Разделение поэзии на роды и виды»), уступив потом первенство художественной прозе. Чтобы написать хорошую пьесу, мало только знаний и таланта, тут еще нужно досконально знать жизнь, чувствовать ее течение. Ведь в пьесе объективная действительность говорит сама за себя, без участия автора. Драматург должен отрешиться от себя, как бы предоставив творить действие самим героям. Софье Константиновне это удалось.
В композиционном отношении «Жила-была девочка» делится на три взаимопересекающиеся части: «Свечу» (мирное время), «Блокаду» и голос диктора. И если голос диктора содержит авторский взгляд, то «Свеча» и «Блокада» взяты уже целиком из самой жизни, целые куски мирной и военной жизни изъяты из обычного течения времени и сопоставлены между собой мастерски.
Чтобы не быть голословным, приведу примеры. В первой же «Свече» Таня просит у бабушки: «Можно мне глазунью не есть?» В других «Свечах» она тоже весьма придирчива к еде. Мощным контрастом, резкой антитезой этому звучит – даже не отдельные фразы – а все действие блокадных голодных сцен. Вообще чувство голода передано в пьесе с поразительной точностью. И ведь это без всяких описаний, рассуждений и натурализма – только с помощью диалога, который ведут персонажи между собой!
А вот почти кинематографический монтаж. В «Свече» 8-ой мать уговаривает Таню есть лук:
Мать: «Беда мне с тобой. Как же без лука и хлеба?».
Таня: «Я и так в платье розовое не влезаю».
Мать: «Глупенькая, ты просто выросла из него. Давай ешь, ешь».
И тут же вслед за этим идет «Блокада» 16-ая, где уже Таня пытается накормить умирающую мать:
Таня: «Ешь, мама, давай ешь. Лук зеленый. Ты спишь?».
Вообще целиком вся пьеса построена на перипетиях. И не только на противопоставлении сытости (даже пресыщенности) и голода. Так, например, в «Свечах» – большая семья (девять человек), в «Блокадах» – «осталась одна Таня». Есть и другие, менее заметные сразу. Вот фрагмент «Свечи» 2-ой:
Дядя Вася: «Фантазерка ты наша! Все люди старятся. Мне вот почти шестьдесят. А ты, значит, будешь вечно молодой?».
Таня: «А вот и да!».
Дядя Вася: «Ладно, согласен. Живи вечно!».
Если б знала Таня, что она действительно окажется вечно молодой – и даже вечно маленькой, как и многие блокадные дети… Но тут есть и другой, более глубокий смысл. Через всю пьесу почти незримой нитью проходит вопрос о Боге. И вот в этом «Живи вечно!», с иронией сказанном дядей Васей на мирной прогулке, есть как бы обещание вечной жизни. Ведь мученической (в подлинном смысле слова) смертью умирает Таня, да к тому же она еще ребенок, да к тому же…
Да к тому же главное в пьесе – без чего и все остальное было бы только ненужным набором контрастов – это то, как происходит изменение самого образа Тани. Оно-то как раз показано всего менее заметно (в этой незаметности и видно мастерство автора). Если в «Свечах» Таня – сытая капризная девочка, всеобщая любимица, – то в «Блокадах» она постепенно становится Человеком. Человеком с большой буквы. Она учится переживать смерть родных. Она учится заботиться об умирающих близких ей людях. А в конце пьесы она даже отдает свой хлеб незнакомому мальчику и жалеет куклу. Нет, не от безразличия к жизни. А от того, что душа у нее – выросла и возмужала.
Пьеса «Жила-была девочка» – это не просто пьеса о блокадном Ленинграде. Это пьеса о становлении человека. Это пьеса о том, как вечные вопросы – о Боге, о ближних – решает маленькая девочка Таня Савичева. Эта пьеса по своему духу принадлежит великой русской литературе. Да, ей, может быть, не хватает точности, беспристрастности, чисто технического мастерства (в речевой характеристике, в создании образов героев второго плана). Но всё это недостатки весьма условные и второстепенные. Самое главное, что дух этой пьесы – это дух русской литературы, русского сознания. И мы можем радоваться тому, что Софья Константиновна Быстрова приобщила нас к великой русской культуре. И продолжает приобщать – через слово, которое не умирает.
Николай ДЕГТЕРЁВ.
Весной этого года В.В. Кукса поставила с ребятами из «Чебурашки» спектакль о Тане Савичевой «Жила-была девочка». Да, да, Таня Савичева – это как раз та девочка, что вела дневник в блокадном Ленинграде, записывала смерти своих родных. Дневник этот позже был свидетелем на Нюрнбергском процессе.
Так вот, пьеса эта (вернее, театрализованная композиция) была написана к 60-летию Победы в 2005 году Софьей Константиновной Быстровой.
Знаток литературы помнит, что драма считалась высшим родом изящной словесности от Античности вплоть до XIX века (еще Белинский говорит об этом в статье «Разделение поэзии на роды и виды»), уступив потом первенство художественной прозе. Чтобы написать хорошую пьесу, мало только знаний и таланта, тут еще нужно досконально знать жизнь, чувствовать ее течение. Ведь в пьесе объективная действительность говорит сама за себя, без участия автора. Драматург должен отрешиться от себя, как бы предоставив творить действие самим героям. Софье Константиновне это удалось.
В композиционном отношении «Жила-была девочка» делится на три взаимопересекающиеся части: «Свечу» (мирное время), «Блокаду» и голос диктора. И если голос диктора содержит авторский взгляд, то «Свеча» и «Блокада» взяты уже целиком из самой жизни, целые куски мирной и военной жизни изъяты из обычного течения времени и сопоставлены между собой мастерски.
Чтобы не быть голословным, приведу примеры. В первой же «Свече» Таня просит у бабушки: «Можно мне глазунью не есть?» В других «Свечах» она тоже весьма придирчива к еде. Мощным контрастом, резкой антитезой этому звучит – даже не отдельные фразы – а все действие блокадных голодных сцен. Вообще чувство голода передано в пьесе с поразительной точностью. И ведь это без всяких описаний, рассуждений и натурализма – только с помощью диалога, который ведут персонажи между собой!
А вот почти кинематографический монтаж. В «Свече» 8-ой мать уговаривает Таню есть лук:
Мать: «Беда мне с тобой. Как же без лука и хлеба?».
Таня: «Я и так в платье розовое не влезаю».
Мать: «Глупенькая, ты просто выросла из него. Давай ешь, ешь».
И тут же вслед за этим идет «Блокада» 16-ая, где уже Таня пытается накормить умирающую мать:
Таня: «Ешь, мама, давай ешь. Лук зеленый. Ты спишь?».
Вообще целиком вся пьеса построена на перипетиях. И не только на противопоставлении сытости (даже пресыщенности) и голода. Так, например, в «Свечах» – большая семья (девять человек), в «Блокадах» – «осталась одна Таня». Есть и другие, менее заметные сразу. Вот фрагмент «Свечи» 2-ой:
Дядя Вася: «Фантазерка ты наша! Все люди старятся. Мне вот почти шестьдесят. А ты, значит, будешь вечно молодой?».
Таня: «А вот и да!».
Дядя Вася: «Ладно, согласен. Живи вечно!».
Если б знала Таня, что она действительно окажется вечно молодой – и даже вечно маленькой, как и многие блокадные дети… Но тут есть и другой, более глубокий смысл. Через всю пьесу почти незримой нитью проходит вопрос о Боге. И вот в этом «Живи вечно!», с иронией сказанном дядей Васей на мирной прогулке, есть как бы обещание вечной жизни. Ведь мученической (в подлинном смысле слова) смертью умирает Таня, да к тому же она еще ребенок, да к тому же…
Да к тому же главное в пьесе – без чего и все остальное было бы только ненужным набором контрастов – это то, как происходит изменение самого образа Тани. Оно-то как раз показано всего менее заметно (в этой незаметности и видно мастерство автора). Если в «Свечах» Таня – сытая капризная девочка, всеобщая любимица, – то в «Блокадах» она постепенно становится Человеком. Человеком с большой буквы. Она учится переживать смерть родных. Она учится заботиться об умирающих близких ей людях. А в конце пьесы она даже отдает свой хлеб незнакомому мальчику и жалеет куклу. Нет, не от безразличия к жизни. А от того, что душа у нее – выросла и возмужала.
Пьеса «Жила-была девочка» – это не просто пьеса о блокадном Ленинграде. Это пьеса о становлении человека. Это пьеса о том, как вечные вопросы – о Боге, о ближних – решает маленькая девочка Таня Савичева. Эта пьеса по своему духу принадлежит великой русской литературе. Да, ей, может быть, не хватает точности, беспристрастности, чисто технического мастерства (в речевой характеристике, в создании образов героев второго плана). Но всё это недостатки весьма условные и второстепенные. Самое главное, что дух этой пьесы – это дух русской литературы, русского сознания. И мы можем радоваться тому, что Софья Константиновна Быстрова приобщила нас к великой русской культуре. И продолжает приобщать – через слово, которое не умирает.
Николай ДЕГТЕРЁВ.
Использовать материалы и новости разрешается только при наличии активной ссылки.
Добавить комментарий
Учредители: АМУ «Редакция газеты «Звезда»,