Еще один талант Софьи Константиновны Быстровой
Пять лет назад ушла из жизни С.К. Быстрова, основательница Шекснинского народного театра, заслуженный работник культуры Российской Федерации, педагог, режиссер и… писатель!
В этой статье я хотел бы рассказать о Софье Константиновне Быстровой не как о режиссере, а как о писателе. Многие, может быть, даже не знают о том, насколько разнообразны были таланты Софьи Константиновны. Театр – это, конечно, главная, основная часть ее жизни и творчества. Но ведь она еще и художник, и поэт, и писатель.
Весной этого года В.В. Кукса поставила с ребятами из «Чебурашки» спектакль о Тане Савичевой «Жила-была девочка». Да, да, Таня Савичева – это как раз та девочка, что вела дневник в блокадном Ленинграде, записывала смерти своих родных. Дневник этот позже был свидетелем на Нюрнбергском процессе.
Так вот, пьеса эта (вернее, театрализованная композиция) была написана к 60-летию Победы в 2005 году Софьей Константиновной Быстровой.
Знаток литературы помнит, что драма считалась высшим родом изящной словесности от Античности вплоть до XIX века (еще Белинский говорит об этом в статье «Разделение поэзии на роды и виды»), уступив потом первенство художественной прозе. Чтобы написать хорошую пьесу, мало только знаний и таланта, тут еще нужно досконально знать жизнь, чувствовать ее течение. Ведь в пьесе объективная действительность говорит сама за себя, без участия автора. Драматург должен отрешиться от себя, как бы предоставив творить действие самим героям. Софье Константиновне это удалось.
В композиционном отношении «Жила-была девочка» делится на три взаимопересекающиеся части: «Свечу» (мирное время), «Блокаду» и голос диктора. И если голос диктора содержит авторский взгляд, то «Свеча» и «Блокада» взяты уже целиком из самой жизни, целые куски мирной и военной жизни изъяты из обычного течения времени и сопоставлены между собой мастерски.
Чтобы не быть голословным, приведу примеры. В первой же «Свече» Таня просит у бабушки: «Можно мне глазунью не есть?» В других «Свечах» она тоже весьма придирчива к еде. Мощным контрастом, резкой антитезой этому звучит – даже не отдельные фразы – а все действие блокадных голодных сцен. Вообще чувство голода передано в пьесе с поразительной точностью. И ведь это без всяких описаний, рассуждений и натурализма – только с помощью диалога, который ведут персонажи между собой!
А вот почти кинематографический монтаж. В «Свече» 8-ой мать уговаривает Таню есть лук:
Мать: «Беда мне с тобой. Как же без лука и хлеба?».
Таня: «Я и так в платье розовое не влезаю».
Мать: «Глупенькая, ты просто выросла из него. Давай ешь, ешь».
И тут же вслед за этим идет «Блокада» 16-ая, где уже Таня пытается накормить умирающую мать:
Таня: «Ешь, мама, давай ешь. Лук зеленый. Ты спишь?».
Вообще целиком вся пьеса построена на перипетиях. И не только на противопоставлении сытости (даже пресыщенности) и голода. Так, например, в «Свечах» – большая семья (девять человек), в «Блокадах» – «осталась одна Таня». Есть и другие, менее заметные сразу. Вот фрагмент «Свечи» 2-ой:
Дядя Вася: «Фантазерка ты наша! Все люди старятся. Мне вот почти шестьдесят. А ты, значит, будешь вечно молодой?».
Таня: «А вот и да!».
Дядя Вася: «Ладно, согласен. Живи вечно!».
Если б знала Таня, что она действительно окажется вечно молодой – и даже вечно маленькой, как и многие блокадные дети… Но тут есть и другой, более глубокий смысл. Через всю пьесу почти незримой нитью проходит вопрос о Боге. И вот в этом «Живи вечно!», с иронией сказанном дядей Васей на мирной прогулке, есть как бы обещание вечной жизни. Ведь мученической (в подлинном смысле слова) смертью умирает Таня, да к тому же она еще ребенок, да к тому же…
Да к тому же главное в пьесе – без чего и все остальное было бы только ненужным набором контрастов – это то, как происходит изменение самого образа Тани. Оно-то как раз показано всего менее заметно (в этой незаметности и видно мастерство автора). Если в «Свечах» Таня – сытая капризная девочка, всеобщая любимица, – то в «Блокадах» она постепенно становится Человеком. Человеком с большой буквы. Она учится переживать смерть родных. Она учится заботиться об умирающих близких ей людях. А в конце пьесы она даже отдает свой хлеб незнакомому мальчику и жалеет куклу. Нет, не от безразличия к жизни. А от того, что душа у нее – выросла и возмужала.
Пьеса «Жила-была девочка» – это не просто пьеса о блокадном Ленинграде. Это пьеса о становлении человека. Это пьеса о том, как вечные вопросы – о Боге, о ближних – решает маленькая девочка Таня Савичева. Эта пьеса по своему духу принадлежит великой русской литературе. Да, ей, может быть, не хватает точности, беспристрастности, чисто технического мастерства (в речевой характеристике, в создании образов героев второго плана). Но всё это недостатки весьма условные и второстепенные. Самое главное, что дух этой пьесы – это дух русской литературы, русского сознания. И мы можем радоваться тому, что Софья Константиновна Быстрова приобщила нас к великой русской культуре. И продолжает приобщать – через слово, которое не умирает.
Николай ДЕГТЕРЁВ.
Весной этого года В.В. Кукса поставила с ребятами из «Чебурашки» спектакль о Тане Савичевой «Жила-была девочка». Да, да, Таня Савичева – это как раз та девочка, что вела дневник в блокадном Ленинграде, записывала смерти своих родных. Дневник этот позже был свидетелем на Нюрнбергском процессе.
Так вот, пьеса эта (вернее, театрализованная композиция) была написана к 60-летию Победы в 2005 году Софьей Константиновной Быстровой.
Знаток литературы помнит, что драма считалась высшим родом изящной словесности от Античности вплоть до XIX века (еще Белинский говорит об этом в статье «Разделение поэзии на роды и виды»), уступив потом первенство художественной прозе. Чтобы написать хорошую пьесу, мало только знаний и таланта, тут еще нужно досконально знать жизнь, чувствовать ее течение. Ведь в пьесе объективная действительность говорит сама за себя, без участия автора. Драматург должен отрешиться от себя, как бы предоставив творить действие самим героям. Софье Константиновне это удалось.
В композиционном отношении «Жила-была девочка» делится на три взаимопересекающиеся части: «Свечу» (мирное время), «Блокаду» и голос диктора. И если голос диктора содержит авторский взгляд, то «Свеча» и «Блокада» взяты уже целиком из самой жизни, целые куски мирной и военной жизни изъяты из обычного течения времени и сопоставлены между собой мастерски.
Чтобы не быть голословным, приведу примеры. В первой же «Свече» Таня просит у бабушки: «Можно мне глазунью не есть?» В других «Свечах» она тоже весьма придирчива к еде. Мощным контрастом, резкой антитезой этому звучит – даже не отдельные фразы – а все действие блокадных голодных сцен. Вообще чувство голода передано в пьесе с поразительной точностью. И ведь это без всяких описаний, рассуждений и натурализма – только с помощью диалога, который ведут персонажи между собой!
А вот почти кинематографический монтаж. В «Свече» 8-ой мать уговаривает Таню есть лук:
Мать: «Беда мне с тобой. Как же без лука и хлеба?».
Таня: «Я и так в платье розовое не влезаю».
Мать: «Глупенькая, ты просто выросла из него. Давай ешь, ешь».
И тут же вслед за этим идет «Блокада» 16-ая, где уже Таня пытается накормить умирающую мать:
Таня: «Ешь, мама, давай ешь. Лук зеленый. Ты спишь?».
Вообще целиком вся пьеса построена на перипетиях. И не только на противопоставлении сытости (даже пресыщенности) и голода. Так, например, в «Свечах» – большая семья (девять человек), в «Блокадах» – «осталась одна Таня». Есть и другие, менее заметные сразу. Вот фрагмент «Свечи» 2-ой:
Дядя Вася: «Фантазерка ты наша! Все люди старятся. Мне вот почти шестьдесят. А ты, значит, будешь вечно молодой?».
Таня: «А вот и да!».
Дядя Вася: «Ладно, согласен. Живи вечно!».
Если б знала Таня, что она действительно окажется вечно молодой – и даже вечно маленькой, как и многие блокадные дети… Но тут есть и другой, более глубокий смысл. Через всю пьесу почти незримой нитью проходит вопрос о Боге. И вот в этом «Живи вечно!», с иронией сказанном дядей Васей на мирной прогулке, есть как бы обещание вечной жизни. Ведь мученической (в подлинном смысле слова) смертью умирает Таня, да к тому же она еще ребенок, да к тому же…
Да к тому же главное в пьесе – без чего и все остальное было бы только ненужным набором контрастов – это то, как происходит изменение самого образа Тани. Оно-то как раз показано всего менее заметно (в этой незаметности и видно мастерство автора). Если в «Свечах» Таня – сытая капризная девочка, всеобщая любимица, – то в «Блокадах» она постепенно становится Человеком. Человеком с большой буквы. Она учится переживать смерть родных. Она учится заботиться об умирающих близких ей людях. А в конце пьесы она даже отдает свой хлеб незнакомому мальчику и жалеет куклу. Нет, не от безразличия к жизни. А от того, что душа у нее – выросла и возмужала.
Пьеса «Жила-была девочка» – это не просто пьеса о блокадном Ленинграде. Это пьеса о становлении человека. Это пьеса о том, как вечные вопросы – о Боге, о ближних – решает маленькая девочка Таня Савичева. Эта пьеса по своему духу принадлежит великой русской литературе. Да, ей, может быть, не хватает точности, беспристрастности, чисто технического мастерства (в речевой характеристике, в создании образов героев второго плана). Но всё это недостатки весьма условные и второстепенные. Самое главное, что дух этой пьесы – это дух русской литературы, русского сознания. И мы можем радоваться тому, что Софья Константиновна Быстрова приобщила нас к великой русской культуре. И продолжает приобщать – через слово, которое не умирает.
Николай ДЕГТЕРЁВ.
Учредители: АМУ «Редакция газеты «Звезда»,